Що відбувається у Слов’янську. Історія до сліз

Об этом Человеке говорили тихо. С большим уважением говорили.
Я бросила игрушку (БТР-4))) и выдвинулась навстречу знакомству.
Знакомству, которое сделало мне (да и всей команде) самый большой шок…
удивление…
очарование…
уважение…

Одним словом – могучее впечатление. Самое сильное, что я увезла из Славянска – Славянска июля 2014-го года.

Я провела с этим Человеком полдня. И этого стало достаточно для того чтобы я писала его имя с заглавной буквы.

Имя ему – Человек.

… Что знаете вы о Славянске?
Что знаете вы о Донбассе?
Что вы знаете о стране, которую иначе как Восток Украины никто до сих пор не называл?

Не знаю за вас.
Я знаю всё.
Я родилась в Днепропетровской, выросла и жила в Запорожской, постоянно бывала в Донецкой и Луганской областях. Столь постоянно, что могу сказать с полным правом – я знаю за Донбасс.
Я знаю за восток.
Я знаю за этих людей.
Это всегда были мои люди.
И если я их ругала, если я называла их идиотами в самые горячие моменты истории – я имела право так говорить.
Я из них. Я плоть от плоти, кровь от крови.
А мы имеем право говорить за себя.

Я ехала в Славянск как к себе домой.
Я знала, как мне разговаривать с этими старушками, сидящими у подъездов – я с детства любила этих старушек.
Этих хитрых, прожжённых, милых, сверкающих наивными, выцветшими от долгих лет зоркого взгляда, очами. Этой соли земли востока – да и любой земли.
Я знала, как мне говорить с этими молодухами – милыми или грубоватыми, красивыми и не слишком, ненакрашенными или намазанными грубо и аляповато, как там принято – я сама так красилась, когда жила на востоке.
Я знала, чем дышат эти мужики – ленивые и спокойные степные мужики Украины, прячущие глаза за тяжёлыми от пива веками – и вдруг поднимающие резко эти веки, стреляющие глазами как затвором фотоаппарата, чтобы через мгновение опустить их снова в кажущейся своей безмятежности.

Подыми мне веки, украинская степь.
Подыми мне веки, сизая от пыли посадка, калёное солнце восхода над степью – подымите, пожалуйста, мне веки, я еду домой.
Я еду к вам, братья мои и сёстры, и если я везу то, что нужно сейчас вам – поверьте, более всего это нужно мне.
Нам.
Вы даже не представляете, как это нужно нам. Замёрзшим от холодного лета 2014-го жителям севера Украины, её запада…

Подымите мне веки…

– Ого. – сказал Человек, разглядывая наш гуманитарный груз, аккуратно сложенный гвардейцами на блокпосте.
– Ого? Мы боялись, что мало. – возразила я.
– Это так кажется. Нормально, не мало. – ответил Человек.
– Поглядим? – предложила я.
– Человек охотно согласился. Я знала, что он охотно согласится. Я уже понимала, что происходит.
В этот момент он принимал решение – брать на себя ответственность за успех нашей миссии, или не стоит.
Именно для принятия решения его вызвали гвардейцы, в свою очередь взявшие на себя ответственность за нас и нашу миссию. Считающие её и своей миссией.

Мы развязали один из пакетов.
– Ого. – сказал Человек. – Это больше и качественнее, чем всё, что привозили раньше.
– А много привозили? – спросила я.
– Много. Да не туда. – туманно пояснил Человек.
– Ну-ка, ну-ка… – уточнила Гвардия.
– На площадь привозили. На центральную, и к вокзалу. А там уже стоят дозорные, чуть что, сзывают толпу, расхватывают – и на базар.
– А власти знают? – уточнили мы.
– Знают, конечно. Да толку. Не докажешь.
– Так, хорошо. А церковь? – спросили мы и назвали церковь.
– Аааа… Это та, в которой отсиживались сепаратисты. – усмехнулся чему-то Человек.
– Ну, они где только не отсиживались. – спросили мы.
– Ну да. Нет, можно и в церковь. Не украдут, действительно раздадут кому надо. От себя, конечно. Можно, чего там. – сказал Человек.

– Так. Предложения? – взяла в свои руки русло решения Гвардия.
– Предложение такое. Везём по спальным микрорайонам. Там старики. Они физически не смогут добраться до вокзала и до центральной площади. А если смогут – не пролезут в давке.
– Дальше? – влезла в русло решения я. – Желающих соберём?
– Смеётесь? – грустно улыбнулся Человек. – Желающих будет больше, чем того, что вы привезли. К сожалению. Хотя и привезли вы очень много.

Решение зависело от меня. Гвардия ждала.
Я посмотрела Человеку в глаза контрольным выстрелом. Человек держал взгляд открытым и грустным.
И я кивнула.
И мы поехали.

… мы ехали по спальному району Славянска.
Мы видели дома и дворы. Мы не успевали фотографировать ЦЕЛЫЙ Славянск.
ЦЕЛЫЙ!
Идиоты-журналисты, поднимите задницы, смотайтесь в Славянск.
Уже можно, уже там не настолько страшно.
Покажите людям Славянск неразбомблённый.
Поднимите веки, журналисты-идиоты, пока мы не подняли их вам принудительно – мы, делающие дело. Мы, желающие знать правду.

Да, есть Семёновка. Да, есть разрушенные дома.
Но сядьте в автомобиль рядом с местными и слушайте, внимательно слушайте, что они вам рассказывают:
– Здесь стояла Нона. Прямо во дворе этого дома. Жителей сразу выгнали. Не было тут мирных жителей. Только ополченцы. Отсюда стреляла Нона. Сюда прилетала обратка с Карачуна. Теперь этого дома нет.
– Есть ненависть?
– К кому?
– К нашей артиллерии. К нашим войскам. За то что дома нет.
– Ненависть? О чём вы? Есть претензии. Что они не начали этого раньше. Что тянули резину, пока эти сволочи погнали в ружьё и тех, кто под ружьё ни разу не собирался.

… мы ехали по спальным районам Славянска.
Мы видели много людей на улицах.
Мы видели стандартный районный город. В стандартный летний день.
– Оказывается, осталось так много людей?
– Нет, на последние дни оставалось немного. Это уже повозвращались. Ой, погодите, звонок.

И тут же в трубу, криком:
– Ты что, идиот? Я тебе русским языком сказал? Я тебе уже три раза сказал, никого здесь не убивают и не вешают! Да приезжай уже, хватит менжеваться! Ты что, вообще идиот? Какие к чертям украинцы? А ты кто?

К нам:
– Извините, сорвался…

Человек зовёт друга. Это тоже Человек.
Таких не бывает даже в лучших городах. В лучших странах.
Забегая вперёд – если они едут по улице и видят завалы деревьев – они останавливаются, убирают ветви, достают бензопилы из багажников, пилят стволы деревьев, складывают их на обочине и едут дальше.
– За двадцать минут бабушки разгребают. – улыбаются они.
Если два этих Человека видят повисшие провода – а проводов, повисших и оборванных, хватает в Славянске – они останавливаются, достают из багажников ленты и обвешивают провода лентами. Чтобы никто не влез, не дай Бог.
– Господи… – только и могу сказать я.
Я вспоминаю Славянск под сепаратистами. Я вспоминаю, как пытались мои коллеги вывозить из Славянска беспомощных и лежачих стариков, деда, разбитого инсультом, бабушку, еле живую от инсулиновой зависимости и без инсулина, где тот инсулин…
Как не могли мои коллеги прорваться в Славянск, как не могли найти людей, которые снесут на руках из квартиры на девятом этаже, лежачего деда и доставят его на наш блокпост.
– Да что там, нет никакого волонтёрского движения? – кричали девочки, киевские волонтёры.
– Какое движение, о чём вы… – устало отвечали им те, кто в эти чёрные дни Славянска занимался эвакуацией жителей.

– Большая у вас команда? – спрашиваю я у Человеков.
– Какая команда? – смеются. – Он да я, да мы с тобой.
– А при сепаратистах вы что-то такое делали? – неловко формулирую я вопрос.
– Делали… – криво усмехается один, второй молчит.
– Делали. – кивает мне Гвардия.
– А кто кроме нас? – отвечает Человек, не глядя на меня.

Он снова говорит моими словами.
Я вообще смотрю в них двоих как в зеркало.
У них лица как у меня – сожжённые болью лица.
У них улыбка как у меня – горькая улыбка.
У них, как у меня, свежие носогубные складки – дорожки боли, невидимых слёз, вины…
Вины не за себя как за себя.
За то что не остановили. Не могли, конечно. Понятно, не могли. Не те силы у двух Людей.
За то что не снимают с себя вины – за всё…

Моя вина написана на моём лице. Я еду в спальный район. Вот мы въезжаем во двор.
Я виновата. Я буду раздавать людям еду.
Я не отбирала её у людей – но я виновата.
Человеки, едущие вместе со мной, тоже чувствуют эту вину.
Люди будут брать у нас еду. Это унизительно для людей – значит, есть в нас эта вина.
Не потому что мы могли что-то сделать, но не сделали – а просто потому что мы Человеки…

… мы сделали всё настолько тактично как могли.
Люди собрались за пять минут.
Люди бежали, занимали очередь.
Гвардия оцепила периметр, возможно, поэтому не было эксцессов.
Но я видела людей. Они не смотрели на нас по-волчьи. Они не благодарили нас сильно.
Они говорили:
– Ничего, что не хватило. Вы же приедете ещё?
Они говорили:
– А почему мне масла не хватило?
Они говорили:
– А мне почему на килограмм макаронов меньше, чем ей?
Они говорили:
– Ничего-ничего. Нам ещё неделю-две продержаться. Потом станет полегче. Уже открываются магазины. В банки завезли деньги. Дадут пенсии и зарплаты. Ничего-ничего, мы выгребем.

Они говорили разное.

– Некоторые так недовольны, что им не хватило. – подошла ко мне Санди.
– Ничего, это люди. Люди всегда люди. – отвечала я Санди.

– Простите, что мы привезли так мало. – говорила я людям.
– Вы привезли много. Просто нас тоже много. – улыбались мне люди.

– А от кого это? – спрашивали люди.
– Это от киевлян. И от Майдана. – говорила я людям.
– да? – удивлялись они.
Каждый спросивший удивлялся.

Это всё действительно было от киевлян и от Майдана.
Мы не взяли на эту гуманитарную помощь финансы Ф.О.Н.Д.а. А только пожертвования людей, два дня сносивших нам продукты и деньги исключительно на эту гуманитарную помощь.

– Скажите, мы можем сфотографировать процесс раздачи? – обратилась я к людям. – если вы не хотите, мы не будем фотографировать. Но на эту машину продуктов сбрасывались люди. И нам нужно отчитаться перед ними. На надо показать людям, что мы не увезли эти продукты куда-то, а передали именно в руки вам.

Люди подумали и согласились.
Кто-то был несогласен. Он говорил об этом. Тогда Санди убирала фотоаппарат.
– А куда вам нести? – спрашивали время от времени я, Санди и Ира у бабушек, стоящих в растерянности перед своими неподъёмными пакетами.
– Та на седьмой этаж. – говорила бабушка, постукивая костылями.
И мы хватали пакеты и топали на седьмые, вторые, девятые этажи.

Гвардия тихо материлась и мчалась за нами следом, пощёлкивая автоматами.
– блин, девчонки, вы ж не знаете, кто может сидеть в этих подъездах! Ну вы хоть предупреждайте! – взмолилась наконец Гвардия, устав отцифровывать моих порхающих девчонок.
Кто угодно мог сидеть в этих подъездах.
Кто угодно мог стоять в очереди.
Мы понимали.
Они остались.

ОНИ…
Их там так и называют – ОНИ…

Они там есть, и они будут ещё долго. Их было много, скажем положа руку на сердце.

– ну спасибочки! – закричала вдруг одна из бабушек. – ну спасибочки! Накормили, посмеялись, можете уезжать в свой Киев, посмейтесь вместе с ним над нами.
– Ты шо? – закричали ей несколько женщин. – Люди старались, люди машину гнали, люди нам поесть привезли. Кто над тобой смеялся? Неблагодарная!
– А что ж ты не кричала, пока стояла в очереди? – засмеялись мужчины. – А как продукты закончились, так можно и покричать?

Два Человека подошли ко мне. Смотрели виновато.
– От же ж… – сказал один.
– Ничего-ничего. Это люди. А люди бывают разные. – сказала я им поспешно. – Я всё понимаю.

– Хтось брав по два пакети в одні руки. З цим будемо щось робити? – подошла ко мне Гвардия.
– Ничего не будем. – твёрдо ответила я. – Посчитаем, что им нужнее.
– Правильно. – одобрительно кивнули два Человека.

Я приняла правильное решение.
Человеки уважали правильные решения.

– А вы ещё здесь будете? Постойте минут пять. Я рядом живу. Я быстро. – попросила молодая женщина, которой вообще не досталось ничего.
– да, постоим. – кивнула я.
Гвардия насторожилась, а женщина сорвалась с места и убежала, хлопая тапочками.
Гвардия выделила тройку, тройка начала пристально мониторить направление бега женщины.

– Остальное завтра повезём по частным домам. – сказали решение два Человека. – Там вообще немощные есть. И многодетные. Им никто не подвозит.
– Это лучше чем церковь? – улыбнулась я.
– Однозначно. – улыбнулись мне Человеки.

– Возьмите. Это вам. – услышала я за спиной.

… она действительно жила рядом.
Она протягивала мне глиняную кошку.
Смешную, немного аляповатую рыжую кошку из глины.
Я собираю таких кошек. У меня для каждой из них есть имя.

– Я собираю таких кошек! Откуда вы знали? – ахнула я.
– Вот видите. Я знала. – улыбнулась женщина.
Люди вокруг засмеялись.
– Это вам на память. Обо мне. И о Славянске. – серьёзно сказала женщина.
И я обняла её.

… наверное, вы поняли то, что я хотела вам сказать.
Правда, я и сама не сразу поняла.
Мне объяснила Гвардия.
Как обычно.

– Тут от у чому річ. В них шалена нехватка продуктів. Шалена. Але вони вже не вмруть без них. Вже починають працювати магазини. Тобто, ця гуманітарна потрібна, страшенно потрібна. Але лютого голоду нема. Люди вам дякували не за те, що ви їх рятуєте від голоду.
– Знаєш, ми ж стояли подалік, то чули, як і про що вони розмовляли, коли відходили з цими пакетами їжі.
– Вони були просто вдячні. Дійсно вдячні. Вони казали – хлопці, що ж ви так довго барились?
– Вони були ще здивовані. Вони зараз увесь час здивовані. Вони уперше за двадцять три роки відчули, що про них пам»ятають.
– Вони відчули, що вони теж Україна. Виявляється, вони цього раніше не знали.
– А знаєш, для чого вона подарувала тобі ту кицьку? Не з вдячності, ні. Вона подарувала тобі ту кицьку, аби ти пам»ятала про неї. Про цю жінку.
– Про Слав»янськ.
– Про людей Слав»янська…
– Ти розкажи іншим людям, щоб пам»ятали про людей Слав»янська.

Я рассказала…

… Мы собирались уезжать.
Микроавтобус увозил нерасфасованные мешки с макаронами и ящики консервов.
Я удивлённо всматривалась в эти мешки и ящики. Мы такого не привозили.

– Це ми дали з своїх запасів. Нам усе одно їхати, а хлопці між людьми розділять. Нам же теж усе це люди приносили. – сказала Гвардия, забрасывая на плечо автоматы и вскакивая в бронированный кузов Крокодила.

Мы ехали по улицам города. Встречные люди махали руками нашему Крокодилу. Суровая Гвардия сурово кивала в ответ.
Клаксон не работал.
Крокодил снова решил сломаться.

Прим
Здесь не будет фотографий раздачи продовольственных пайков.
Хоть убейте – не будет.
Я не смогу их выставить в интернет. Мне до сих пор стыдно, что мы фотографировали.
Но кто желает убедиться в истинности раздачи – я фотографии покажу в личном порядке.

Примприм
Мы продолжаем собирать финансы на армию и Нацгвардию.
У нас ещё слишком много войны. Мы в любой момент можем утратить то, что уже обрели.
У нас из этой поездки много новых знакомых, много настоящих ребят.
Там танкисты и мотобригада, погранцы и … не скажу кто.
И там всегда наша любимая Нацгвардия.

Примпримприм
Но мы продолжаем также собирать деньги и продукты для отвоза гуманитарной помощи в Славянск.
Если вы решите отправить помощь на наши счета – прошу вас, сделайте приписку «На гуманитарную помощь»
Если вы решите принести (привезти) нам продукты для Славянска – мой телефонный номер 066 291 31 93
Я расскажу, куда привозить.

Повторяю!
В Славянске нет лютого голода.
Но есть множество нуждающихся в продовольственной помощи семей. Множество. Почти каждая.

Нужны:
– макароны
– крупы
– масло подсолнечное
– консервы
– чай
– сахар
– кофе

Всё, что не испортится, пока мы его довезём.

Нужны также:
– стиральные порошки
– мыло твёрдое и жидкое
– гели для душа
– шампуни
– предметы женской гигиены (очень нужно, у нас был мешок – женщины расхватали)

ОСОБЕННО НУЖНЫ:
– памперсы
– детское питание

Спасибо.
Спасибо всем, кто помог нам это сделать.
Давайте сделаем ещё.
Им недолго продержаться, пока в Славянске более-менее всё наладится.
Они поднимутся.
Теперь я в это верю.

А реквизиты наши здесь. Как обычно.
https://www.facebook.com/fondDM/posts/1449921815266592

ФОНД Дианы Макаровой